Торговец тканями и скотом Якоб Фрейд уже был однажды женат и имел двух сыновей от первого брака. Но первая фрау Фрейд умерла. Второй стала двадцатилетняя Амалия Натансон, годившаяся в дочки своему мужу. Их первенец родился 6 мая 1856 года в городке Фрайберг в Моравии (современная Чехия). Старая крестьянка, принимавшая роды, как по наитию, сказала Амалии: "Твой сын будет великим человеком!" Ни разу в жизни мать не усомнилась в правоте этих слов. Сына она называла ласково -- "мой золотой Зиги". И пускай семья Фрейдов была многодетной. Другие дети: Юлиус, умерший во младенчестве, Анна, Роза, Мария, Дольфи, Паули и Александр -- были всего лишь детьми. А первенец -- кумиром матери. Еще ребенком он стал хозяином дома. К его мнению прислушивались. Именно Зигмунд посоветовал родителям назвать младшего сына в честь Александра Македонского. Его велению подчинялись.
Например, когда небогатый Якоб собрал нужную сумму и купил пианино для дочерей, Зиги заявил, что звуки музыки раздражают его. Инструмент убрали, объяснив расстроенным девочкам, что музицирование мешает размышлениям брата. "Мыслителю" Фрейду в ту пору было десять лет.
Зигмунд благодарил мать за ее любовь. Он писал: "Мужчина, который был неоспоримым любимцем своей матери, на всю жизнь получает победное чувство уверенности в успехе, а это нередко ведет к реальным успехам". Он отвечал взаимной привязанностью. Но даже когда Амалия стала дряхлой старухой, оставался опекаемым, а не опекающим. Заботу о матери он эгоистично предоставил сестре Дольфи: остальные сестры вышли замуж, а Дольфи оставалась девицей и жила с матерью, потому что так решил ее брат.
Вплоть до самой своей смерти в возрасте 95 лет Амалия была центральной фигурой в жизни сына. В столь сильной любви третий -- лишний. Третьим был отец. Как-то Якоб рассказал Зиги такую историю. Прохожий на улице сбил с него шапку и крикнул: "Эй, жид! Убирайся отсюда!" "И что ты сделал?" -- спросил Зигмунд. "Поднял шапку и ушел". Разочарованию сына не было предела! С тех пор он всегда смотрел на отца сверху вниз. Для заурядного сына Якоб был бы замечательным отцом, но Зигмунд не был зауряден. Еще в детстве он представлял себя то предводителем карфагенского войска Ганнибалом, то Колумбом, то Моисеем, то Наполеоном (он прикреплял на спины своим игрушечным солдатикам бумажки с именами наполеоновских маршалов и командовал ими, как настоящий полководец). Повзрослев и создав психоанализ, Фрейд по-прежнему мнил себя героем, сражающимся с темными силами человеческого подсознания, открывающим тайны разума. А герой, по его мнению, был достоин более сильного родителя, не слабака и неудачника, которого может оскорбить любой проходимец!
Смерть Якоба вызвала у Фрейда гнетущее чувство вины. Почему? Разве он когда-нибудь хотел, чтобы Якоб умер?! Каждую минуту Зигмунд думал об отце. Из его подсознания поднимались давно подавленные воспоминания -- химеры, с которыми ему, излечившему к тому времени не одного пациента-невротика, еще не приходилось воевать. После долгого самокопания Фрейд нашел то, что назвал "ядром, определяющим состояние человека". Он вспомнил себя семилетним мальчиком, вбежавшим среди ночи в родительскую спальню. Зиги увидел чреду непонятных телодвижений, взволновавших его. Отец заметил сына и замер. И тут случилось самое драматичное! Зигмунд подбежал к матери, обнял ее и... описался. Только теперь, спустя тридцать с лишним лет, Фрейд понял, почему он это сделал. Он хотел отвлечь внимание матери на себя и выбрал для этого самый радикальный из доступных мальчугану способов. А может быть, он симулировал то, чем занимался отец, и как бы завершил подсмотренный акт любви? И если так, значит, Зигмунд ревновал к собственному отцу, в глубине души желал избавиться от него, чтобы занять отцовское место и обладать матерью! Однако в сделанном открытии он почувствовал некую вторичность: все это что-то напоминало... Ну конечно! Античная драма "Царь Эдип" о фивейском царе, который, сам того не ведая, убил отца и женился на матери. Так был открыт Эдипов комплекс -- основа основ психоанализа.
Но, даже признавшись в том, что он желал смерти отца и видел эротические сны с участием матери, Фрейд не раскрыл до конца глубины собственного подсознания. Он видел лишь сексуальную причину Эдипова комплекса. Между тем его собственная привязанность к матери была куда сложнее и глубже. Зигмунд страстно желал, чтобы о нем заботились, его защищали, перед ним преклонялись, и Амалия удовлетворяла эти желания. Фрейд не просто был привязан к матери, он нуждался в ней, был зависим от нее и больше всего на свете боялся лишиться ее опеки. Подсознательный страх потерять материнскую любовь трансформировался в две фобии, которые преследовали Зигмунда всю жизнь. Во-первых, он очень боялся голода: мать ведь воспринимается еще и как кормилица. Во-вторых, Фрейд паниковал перед каждым путешествием на поезде. Он собирался в дорогу задолго до дня отъезда, загодя покупал билет, накануне уточнял расписание и приходил на вокзал как минимум за час до прибытия поезда, чтобы наверняка не опоздать. Дело в том, что путешествие Зигмунд трактовал как символ утраты материнского дома, отрыв от корней и даже смерть. (По иронии судьбы брат Зигмунда Александр служил в железнодорожном ведомстве и обожал поезда.)
Поддержку, защиту, безусловную любовь Зигмунд Фрейд искал не только у матери. Для всех, кто его окружал, он стремился стать любимым сыном. Был ли он мужем, отцом, другом или коллегой, по сути он оставался все тем же "золотым Зиги".
Сублимация любви
В конце прошлого века Вена (Фрейды переехали сюда из Моравии, когда Зигмунду было четыре года) была самым веселым городом Европы. Венцы сибаритствовали за столиками уличных кафе и танцевали вальсы на площадях. Пышнотелые деревенские красотки, приехавшие в город на заработки, быстро находили себе ухажеров. Кокетки в возрасте пристально разглядывали юношей, словно выбирая очередную игрушку. Дамы полусвета дефилировали по улицам в вызывающих нарядах. Проститутки из домов терпимости всегда были готовы принять клиентов.
Но Зигмунд был слишком чистоплотен, слишком беден и слишком увлечен наукой, чтобы воспользоваться венской сексуальной свободой. Свои скудные гульдены он тратил на книги, а не на любовниц. Страстям тела предпочитал страсти ума. И вот этот "книжный червь" вернулся домой из университета с учебниками под мышкой, намереваясь засесть за зубрежку, и увидел рядом со своими сестрами незнакомку, чистившую яблоко (почти как Ева!). В тот вечер Зиги не прочел ни строчки.
Марта Бернейс стала невестой Зигмунда Фрейда через несколько месяцев после знакомства. Ей был 21 год, ему -- 26. Свадьбу откладывали. Мать Марты не принимала Зигмунда, считала, что для ее дочери он слишком бесперспективен и неказист (росточек всего 160 сантиметров!). Она увезла Марту в Гамбург, подальше от венского жениха. Несколько раз Зигмунд едва не разорвал помолвку из-за приступов ревности. Но главное, Фрейд был катастрофически беден.
Учась на медицинском факультете Венского университета, он вовсе не собирался становиться врачом. Своим призванием Фрейд видел чистую науку. Работа в Венском институте физиологии, куда он попал по окончании университета, устраивала его на все сто. Он изучал половые органы угрей, нервные окончания в позвоночнике миног, нервные клетки речных раков. Но это не давало денег не то что на женитьбу и собственный дом -- даже на покупку легкого пиджака. Круглый год Зигмунд ходил в своем единственном шерстяном костюме, что в летнюю жару становилось настоящей пыткой. Наука была привилегией богатых. Бедняк Фрейд вынужден был выбирать: либо отказ от женитьбы, либо столь неинтересное для него занятие -- врачебная практика. Он выбрал второе.
Зигмунд работал по восемнадцать часов в день. Разрывался между Венской городской больницей, собственным частным кабинетом, Институтом детских болезней, где руководил неврологическим отделением, Венским университетом, где читал лекции по анатомии спинного и головного мозга, и лабораторией, где изучал срезы мозга эмбрионов и новорожденных и писал научные статьи. Чтобы сэкономить деньги на свадьбу, он не ужинал по несколько дней, не нанимал извозчика и ежедневно тратил час на пешие переходы, отказался от своих любимых сигар. Фрейд даже заложил карманные золотые часы, оставив цепочку, -- чтобы производить впечатление преуспевающего врача. В будущем он сполна воздаст себе за нищую юность: у него появится почти истерическая страсть к коллекционированию антиквариата. Дом профессора Фрейда будет забит предметами старины. Выходя к обеду, он будет приносить с собой одну из старинных статуэток, ставить перед собой на стол и смотреть на нее, а не на Марту, о которой так мечтал в молодости, которой писал страстные письма: "О горе тебе, принцесса, когда я приду. Я зацелую тебя до красноты... И ты увидишь, кто сильнее: маленькая милая девочка... или большой дикий мужчина с кокаином во плоти".
Кокаин -- отдельная история. Фрейд был уверен, что это безопасное лекарство, помогающее при многих болезнях и снимающее усталость. Он принимал кокаин сам, давал его своим друзьям, сестре Розе и даже Марте. Якобу Фрейду по наущению сына прооперировали глаукому, закапав в глаза для анестезии раствор кокаина.
Но наркотическое опьянение прошло, как прошла его страсть к Марте. Через четыре года после помолвки тридцатилетний Фрейд наконец надел обручальное кольцо на ее палец. "После брачной церемонии меня одолеет привычка", -- говорил Зигмунд невесте задолго до свадьбы и -- оказался прав. Он по-прежнему много работал. Выходные предпочитал проводить с матерью или коллегами, отпуск -- с братом Александром или сестрой Марты Минной, которая, отказавшись от собственной личной жизни, перебралась к Фрейдам и заботилась об их детях. В письмах к друзьям Зигмунд практически не упоминал о жене, писал только о своей работе, утверждая, что именно она дает ему удовлетворение и счастье.
Интимная жизнь Зигмунда была скудной. За первые девять лет супружества Марта -- его первая и единственная женщина -- родила шестерых детей: Матильду, Мартина, Оливера, Эрнста, Софию и Анну. Когда появилась младшая дочь, супруги решили, что это будет их последний ребенок. Уже через два года после рождения Анны 41-летний Фрейд писал: "Сексуальное возбуждение для лиц вроде меня более не нужно". Его научно-интеллектуальные интересы были сильнее эроса, а психоаналитические работы по сексуальности стали замещением реального опыта любви. Более того, пуританин Фрейд вряд ли смог бы писать и говорить о сексе столь откровенно, не будь он уверен, что сам в этом смысле "порядочен".
Но неспособность Зигмунда к любви не ограничивалась его сексуальной жизнью. Он вообще мало любил людей. Его теоретические воззрения подтверждают это. Фрейд писал: "...требование культурного общества... возлюби ближнего своего, как самого себя... Почему, собственно говоря, мы должны ему следовать?.. Моя любовь есть для меня нечто безусловно ценное, я не могу безответственно ею разбрасываться... Если я люблю кого-то другого, он должен хоть как-то заслуживать моей любви... Если же я должен его любить... просто потому, что он населяет землю -- подобно насекомому, дождевому червю или ужу, -- то я боюсь, что любви на его долю выпадет немного". Он сам интересовал себя куда больше, чем другие. Что бы ни происходило вокруг, Фрейд трактовал события эгоцентристски, относительно собственной личности. По поводу наступления 1900 года он писал: "Новый век -- для нас самое интересное в нем то, что он... содержит и дату нашей смерти".
Ну а Марте оставалось одно -- превратиться в заботливую "мать" своего мужа и любить его не за какие-то достоинства, не за его любовь, а просто потому, что он ее "сын".
Конструктор из кубиков
"Палаты с расстройствами" -- этим эвфемизмом в Венской городской больнице обозначали психиатрическое отделение. Здесь не лечили, а лишь облегчали страдания. Науке были известны симптомы и течение нервных болезней, но не их причины и способы лечения. Смерть пациента воспринималась как еще одна возможность вскрыть черепную коробку и поработать с мозгом -- авось найдутся органические нарушения, на которые можно будет списать заболевание. Врачи выдвигали бредовые теории. Доктор фон Пфунген на полном серьезе заявлял: просветление в уме психического больного наступает сразу же за актом дефекации, а когда кишечник пациента полон, его разум замутнен. Главный вывод, сделанный Фрейдом за годы работы в больнице, звучал как приговор: "Нынешняя психиатрия бесплодна". Но что он мог предложить взамен?
Друг и старший коллега Зигмунда Йозеф Брейер рассказал ему о своей пациентке Берте Паппенгейм, которую, дабы сохранить врачебную тайну, называл Анна О. Берта ухаживала за тяжело больным отцом столь самоотверженно, что заболела сама: галлюцинации, провалы в памяти, головные боли, паралич. Брейер не находил никакой физической причины болезни. Тогда он загипнотизировал Берту и -- разговорил ее. Из рассказа пациентки врач понял, что та живет прошлым -- временем, когда ее отец был здоров, что заболевание вызвано эмоциональным потрясением и вылечить Берту можно только с помощью внушения, убеждения. Зигмунд назвал историю болезни Анны О. "лечением разговорами". Так же он называл психоанализ.
Фрейдовская теория складывалась постепенно, как конструктор из кубиков. Для начала он заменил гипноз методом свободной ассоциации -- к чему вводить больного в транс, если можно просто попросить его говорить первое, что взбредет в голову, а уж из этого делать выводы? Затем Зигмунд объявил подавленную сексуальность основной причиной нервных расстройств. Среди его самых первых пациенток была Лиза Пуфендорф, болевшая истерией. Оказалось, муж Лизы импотент, и она, прожив восемнадцать лет замужем, оставалась девственницей. Фрейд спросил у знакомого гинеколога, что может помочь больной, тот цинично ответил: "Нормальный пенис в повторных дозах!" Зигмунд был шокирован, он противился мысли о преимущественно сексуальной природе человека. Но факты, подтверждающие значение сексуальности, буквально преследовали его, и он признал влияние либидо на человеческую психику. Еще одним кубиком психоанализа стала тенденция к символизации. Как-то в юности Зиги проводил каникулы со своей кузиной Полиной. Все ожидали, что он влюбится в нее, но этого не произошло. Позже Фрейд решил разобраться, почему остался равнодушным. Он вспомнил, что однажды в детстве уже виделся с кузиной и отобрал у нее букет, а, по убеждению венцев, отнять у девушки цветы значило лишить ее невинности. То есть символически Зигмунд уже совершил акт любви с Полиной, и больше она его не интересовала. Многие пациенты Фрейда также подменяли реальные действия символами. Теорию дополнили объяснения таких проявлений подсознания, как сновидения, непроизвольные действия (оговорки, описки). Была сформулирована концепция вытеснения, согласно которой неприятные мысли изгоняются из области сознательного в подсознание. Отдельные работы ученый посвятил Эдипову комплексу; инстинктивному влечению человека одновременно к жизни (эрос) и к смерти (танатос); противоборству Я (сознание человека), Оно (подсознание) и Сверх-Я (идеал человеческой личности) и т.д.
Возведенную башню из слоновой кости Фрейд охранял ревностно. Никто не имел права критиковать его, иначе самая близкая дружба превращалась в ненависть. Не избежал гнева даже тот, о ком основатель психоанализа восторженно отзывался: "Он самый значительный из встреченных мною... Он может оказаться тем, кого я ищу, чтобы возглавить наше движение", -- Карл Юнг. Очароваться Юнгом было нетрудно: молод, красив, умен, талантлив. Но это слишком общая характеристика, ей соответствовали многие в окружении Фрейда. А вот что действительно отличало Карла от других фрейдистов -- его... национальность и вероисповедание. Психоанализ в первые годы недаром называли "научной басней венских евреев": большинство сторонников Зигмунда, как и он сам, были евреями и гражданами Австро-Венгрии. Фрейд же мечтал о распространении своего учения во всем мире, а непременным условием этого было лидерство "арийцев". Зигмунд писал: "Наши собратья-арийцы нам совершенно необходимы, иначе психоанализ падет жертвой антисемитизма". Юнг отвечал выдвинутому условию: швейцарец, христианин, более того, сын священника, сам изучавший теологию. В 1910 году по велению Фрейда он стал пожизненным (!) президентом Международной ассоциации психоаналитиков. Однако уже через три года Зигмунд публично сказал ему "фи!". Карл провинился тем, что, во-первых, не уверовал в сексуальную этиологию неврозов. Во-вторых, слишком увлекся мистикой, которую рационалист Фрейд не принимал (в кабинете Зигмунда висел лозунг "Работать не философствуя"). И в-третьих, Юнг забыл упомянуть в своих лекциях по истории психоанализа имя отца-основателя, объяснив это тем, что все и так знают, кто стоял у истоков теории. Фрейд порвал не только деловые, но и личные отношения с "неверным". Он констатировал: "Трудно поддерживать дружбу при таких разногласиях".
Впрочем, несостоятельность Фрейда как друга объяснялась не только его нетерпимостью к критике. В своих отношениях с друзьями он опять-таки надевал маску сынка, а им предоставлял роль матери, которая должна восхищаться своим любимчиком и прощать ему его эгоизм. Он нуждался в дружеской поддержке и одобрении, как нуждался в поддержке матери. Он зависел от друзей, но в то же время стыдился этого. Приняв от другого помощь и сочувствие, он отрицал зависимость, порывая с этим лицом всякие отношения, выбрасывая из своей жизни, ненавидя его. Свою склонность к зависимости Зигмунд называл "нищенскими фантазиями". Он говорил: "Нет, пожалуй, ничего другого, по отношению к чему я был бы настроен так враждебно, как мысль о том, что я могу быть чьим-то протеже". Таков был конфликт Фрейда: он жаждал независимости, но вместе с тем желал опеки и восхищения окружающих. Этот конфликт навсегда оказался неразрешенным.
Семь Колец
Психоанализ признали во всем мире. Профессор Фрейд получал восторженные письма из разных уголков света: из Италии, Франции, Америки, Южной Африки, Японии, России (первым российским адептом психоанализа стал доктор М.Е. Осипов из Москвы). Во Фрайберге, родном городе Зигмунда, на доме, где он родился, установили памятную доску. Фрейда несколько раз выдвигали на получение Нобелевской премии в области медицины. В 20-х годах Лондонский университет объявил курс лекций о пяти великих философах-евреях: Фило, Меймониде, Спинозе, Фрейде и Эйнштейне. В день 68-летия Зигмунда городские власти присвоили ему звание почетного гражданина Вены. Его приглашали в Голливуд -- консультировать режиссеров мелодрам. Редакторы популярнейших американских таблоидов сулили ему сотни тысяч долларов, если он согласится писать психоаналитические очерки о самых кровавых преступниках. Романисты, работавшие в жанре литературы потока сознания, говорили, что своей манерой письма обязаны фрейдовскому методу свободной ассоциации.
Но путь к триумфу был слишком трудным. Несколько десятилетий подряд Фрейда обстреливали хулительными отзывами. О нем писали: "Обычно держат мусорное ведро у задней двери. Но Фрейд пытается поставить его со всем вонючим содержанием посреди жилой комнаты. Хуже того, он впихивает его под одеяло в постели каждого и позволяет вони проникнуть в детскую комнату". Его книги пылились в магазинах (чтобы распродать мизерный -- всего 600 экземпляров -- тираж "Толкования сновидений", его первой самостоятельной монографии, вышедшей в 1899 году, потребовалось целых десять лет!). На его лекции приходили по двое-трое слушателей. Его пациенты гневно хлопали дверью, едва он заговаривал с ними о сексуальности. Весь мир шел на него войной! Слишком много сил Зигмунд потратил на борьбу с оппонентами. Слишком долго он был отверженным, парией. И теперь ему повсюду мерещились враги, чудилась крамола. Словно спасаясь от преследователей, Фрейд "заметал следы" -- несколько раз в течение жизни он уничтожал свой личный архив: дневники, письма, черновые записи. А большую часть того, что пощадил ученый, после его смерти засекретили родственники -- вплоть до начала XXII века.
Зигмунд жил с постоянным ощущением опасности, а потому стремился к надежности, к полному контролю над ситуацией. Верные ученики предложили своему гуру создать небольшую закрытую группу, которая контролировала бы психоаналитическое движение. Фрейд с небывалым для него азартом увлекся этой затеей. Он писал: "Меня захватила идея тайного комитета, состоящего из наиболее надежных людей, который заботился бы о развитии психоанализа и защищал дело против личностей и случайностей, когда меня не станет... Осмелюсь сказать, что жизнь и смерть станут легче для меня, если я буду знать, что существует ассоциация, пестующая то, что я создал". В сентябре 1913 года пятеро избранных: Отто Ранк, Карл Абрахам, Шандор Ференци, Эрнест Джонс и Ганс Закс -- собрались в доме Зигмунда, чтобы утвердить свою организацию. Создание тайного комитета превратилось в настоящий ритуал посвящения. Фрейд носил вправленную в золотое кольцо греко-римскую камею с головой Юпитера, еще дюжина камей хранилась в его коллекции антиквариата. В момент провозглашения комитета он протянул ученикам руку с камеями: "Пусть каждый из вас закроет глаза и возьмет из моей ладони талисман, предназначенный ему судьбой! Это будет официальной печатью нашего ордена!" Пятерка по примеру учителя вправила камеи в кольца. Через год еще одно такое кольцо надел присоединившийся к комитету Макс Эйтинг. Так появились культовые для психоанализа Семь Колец, просуществовавшие до начала 30-х годов.
Рассуждая о психоаналитическом движении, Фрейд забывал язык ученого и говорил словами политического деятеля, более того -- диктатора. Он писал о необходимости вождя, о том, что психоанализ сможет преодолеть многие трудности своего развития, "если власть будет передана в руки человека, подготовленного к тому, чтобы учить и наставлять. Должна существовать некая ставка главнокомандующего, долгом которого было бы объявлять: вся эта бессмыслица не имеет ничего общего с психоанализом". Неврозы Зигмунд называл "нашей (психоаналитической) родиной -- на ней мы должны сначала укрепить наше господство против всех и вся". О других областях медицины говорил как о "колониях психоанализа".
Ни одна другая научная теория не преображалась в квазиполитическое движение с централизованным управлением, железной дисциплиной, цензурой, чистками, убирающими "еретиков". Ни одна другая область знаний не была столь жестко привязана к открытиям основоположника, который отвергал любую критику и под страхом проклятия запрещал пересматривать фундаментальные тезисы. "Раскольники" называли Фрейда тираном, упрекали его в ортодоксии. Он же с маниакальной настойчивостью твердил: "Я... вправе утверждать, что и в наши дни, когда я уже не единственный психоаналитик, никто не может знать лучше меня, что такое психоанализ".
Фрейд страдал тем пороком, от которого призван был избавлять его психоанализ, -- подавлением. Он изгонял из сознания свои амбиции завоевателя мира. Но в то же время под маской научной школы осуществлял заветную подсознательную мечту -- стать властителем, мессией, указующим человечеству землю обетованную (детские самоотождествления с героями оставили свой след!). Психоанализ был для Фрейда не просто научной теорией -- религией, а он сам -- богом-отцом. Как и у всякой другой религии, у фрейдизма был свой идол, свой догмат и даже свои ритуалы: Зигмунд укладывал пациентов на кушетку, а сам садился на стул позади них, так же поступали все его последователи, отказ от "ритуала кушетки" уже воспринимался психоаналитической ортодоксией как отступничество.
Трагедия конца
Фрейд не верил в возможность войны. И дело не в том, что австрийская пресса до последнего утверждала, будто войны не будет. Дело в его учении. Психоанализ не только научная теория или терапия. Это еще и возможность познать инстинктивные влечения, темные силы души, а познав, обуздать их, подчинить разуму. Неосознанное было для Зигмунда Дьяволом, Злом, мраком, где прячется все демоническое, низменное, проклятое. Разум был Богом, Добром, великой силой, выведшей прачеловека из джунглей и превратившей его в мыслящее, творческое существо. Миссия психоанализа -- победа Добра над Злом. Это выражено во фрейдовской работе "Я и Оно": "Развитие Я идет от признания инстинктов к господству над ними, от подчинения -- к их затормаживанию... Психоанализ является инструментом для прогрессивного завоевания Оно". Идеальным для Зигмунда было "сообщество людей, подчиняющих свою инстинктивную жизнь диктатуре разума". А разве могут люди, подчиненные "диктатуре разума", развязать кровавую бойню?! В начале 30-х годов Фрейд обменялся открытыми письмами с Альбертом Эйнштейном. Переписка вышла отдельной книжкой под заголовком "Зачем война?". Основатель психоанализа писал, что готовность людей участвовать в войнах коренится в инстинкте смерти, но этот деструктивный инстинкт обязательно будет осознан, обуздан разумом и заторможен. Увы! Фрейд слишком хорошо думал о людях!
Боль мира, растоптанного сапогами фашистов, совпала с личной болью Зигмунда. Еще в начале 20-х у него открылся рак верхнего неба. Фрейда оперировали так часто, что ему казалось, будто рука хирурга постоянно находится у него во рту. Чтобы добраться до опухоли, врачи вырвали Зигмунду зубы с правой верхней стороны, рассекли верхнюю губу так, что она стала походить на заячью, удалили часть верхней челюсти. Образовавшуюся в небе дыру следовало прикрывать специально изготовленным протезом, но это было крайне болезненно, Фрейд прозвал протез "монстром". От болеутоляющего ученый отказывался, опасаясь, что это разрушит его мозг и он не сможет ясно мыслить. В результате операций правую половину лица парализовало, Фрейд оглох на правое ухо, его голос стал глухим и грубым из-за рассеченной губы, а во время еды пища шла носом. Но никто в доме не смел причитать и всплескивать руками. Мужественный до жесткости Зигмунд установил правило: "Я не буду жалеть себя, а вы не выражайте сочувствия".
В марте 1938 года нацистская армия вторглась в Австрию. В гитлеровской Германии жгли книги Фрейда. В Вене громили еврейские дома. Но на уговоры эмигрировать Зигмунд отвечал одним: "Вена -- мое поле битвы. Я должен оставаться на своем посту". В качестве последнего козыря приводил свою болезнь: он действительно был настолько слаб, что едва мог добраться до вокзала. Однако, чтобы победить упрямство, оказалось достаточно одного дня. Но каким тяжелым был этот день! Немецкие штурмовики ворвались в квартиру Фрейдов. Старшие дети Зигмунда уже давно уехали из Австрии, в Вене оставались лишь он, Марта, ее сестра Минна и Анна, младшая дочь. Нацисты обшарили весь дом и не нашли ничего, что могли бы взять с собой, кроме... фройляйн Фрейд.
Зигмунд называл ее ласково -- Аннерль. Никто из детей не был ему так близок. Когда сыновья и дочери были еще маленькими, Марта строго-настрого запретила мужу практиковать психоанализ в собственной семье: он должен быть отцом, а не экспериментатором! Так и повелось: в доме основателя психоанализа не было места для его собственной теории, и никто из старших ребят не заинтересовался ею. Матильда и София вышли замуж. Мартин учился коммерции, работал в банке, а затем занял пост управляющего в издательстве Венского психоаналитического общества. Оливер стал математиком, Эрнст -- архитектором. Но Анна, Аннерль, увлеклась учением отца, читала его книги, требовала доходчивых объяснений, участвовала в беседах Фрейда с другими психоаналитиками, ездила на психоаналитические конгрессы и вскоре сама была принята в Венское психоаналитическое общество.
Дочь стала тем верным, восхищенным, не критикующим учеником, которого Фрейд искал всю жизнь. Ради нее он даже изменил некоторым своим принципам. Например, Зигмунд всегда был уверен, что мужчина превосходит женщину, которая априори неумна и несамостоятельна. Он писал: "Природа уже предопределила судьбу женщины, наделив ее красотой, очарованием и нежностью. Роль ее на века останется неизменной: очаровательная возлюбленная в юности, любимая жена в зрелые годы". А чего стоит фрейдовская трактовка женщин как кастрированных мужчин, завидующих пенису! Но потребность в последователе оказалась сильнее, и поэтому рассуждения Зигмунда о прекрасной половине человечества не распространялись на Аннерль. Однако, принеся Анне эту жертву, отец требовал взамен стократ большего. Дочь была его сиделкой, когда он заболел раком. Выполняла за него черновую работу, когда он корпел над монографиями. Вела его переписку, принимала его друзей, сопровождала его в путешествиях. Наконец, она поставила крест на личной жизни. Ее "мужем" стал психоанализ, а "ребенком" -- собственный отец, "золотой Зиги", любимчик матери, предмет постоянной заботы...
Но каким бы эгоистичным ни был Фрейд, заклание собственной дочери -- это слишком даже для него! Как он мог противиться эмиграции и тем самым рисковать жизнью Аннерль?! К счастью, Анне удалось вырваться из-под нацистского ареста, вечером того же дня она вернулась домой, и семья, не откладывая, начала готовиться к отъезду. Немцы наложили лапу на банковский вклад Фрейда, конфисковали его имущество да вдобавок требовали пять тысяч долларов в виде налогов, якобы связанных с эмиграцией, -- американские газеты писали, что Зигмунда держат в Вене ради выкупа. Чтобы получить разрешение на выезд, пришлось обращаться за помощью к Франклину Рузвельту и Бенито Муссолини (однажды Фрейд встречался с ним и подарил свою книгу). Муссолини просил самого Гитлера разрешить профессору Фрейду и его семье покинуть пределы Австрии. Бумажная волокита заняла два месяца, лишь в июне Фрейды выехали в Париж, а оттуда -- в Лондон.
Больной старик умирал на чужбине. Но и боль, и близкая смерть -- ничто по сравнению с трагедией, которую он переживал в свои последние дни. Дело всей его жизни разбивалось вдребезги. Разум, на алтарь которого была возложена стройная теория психоанализа, проиграл сражение бессознательному. Добро покорилось Злу. Зверь, пришедший к власти в Германии, и не думал обуздывать темные силы подсознания. Напротив, он распалял первобытные инстинкты толпы, оравшей гигантской луженой глоткой "Хайль Гитлер!". Казалось, мир сошел с ума, и доктор Фрейд уже был не в силах ему помочь. Он умер 23 сентября 1939 года в возрасте 83 лет. И, похоже, вера в торжество человеческого разума умерла вместе с ним.
Наталья СОЙНОВА
0 коммент.:
Отправить комментарий