вторник, 3 августа 2010 г.

Чапаев -- это мы!

Не раз высказывалась мысль, что с развалом СССР исчезнет не только коммунистическая мифология, но из фольклора выветрятся все порожденные ей персонажи. По идее, Чапаев и К| должны были выветриться в первую очередь. Но...
Рискну сказать вот что: Чапаев -- это и есть русский человек как таковой. Коллективный автопортрет. Народ нашел в Чапаеве все, что он любит в себе. А если чего не нашел -- досочинил!

Картошка вместо карты
"Ну, значит, попали Петька с Василь Иванычем к белякам в плен, и послали их на работу -- забор чинить. Петька говорит: "А давай, Василь Иваныч, из забора ероплан сделаем и убежим..." Когда белые на обед ушли, сколотили Петька с Чапаевым аэроплан и улетели. Летят и видят: белогвардейский "Ньюпор" на хвосте. Догнал, начал стрелять, а попасть не может. И решил тогда беляк пойти на таран..."
В общем, сделали Петька с Чапаевым из забора самолет, улетели, а в конце Петька попросил сбить этого гада, ибо надоело калитку открывать... Такой вот простодушный бред.
А если точнее -- почти быль. Несколько лет назад "Комсомолка" опубликовала заметку о трех умельцах из деревушки, построивших самолет из березы, осины с двигателем от мотопомпы. Один из первых полетов авиаторы совершили в сторону продмага, находившегося в соседнем селе, -- своего деревенька не имела... Этому перелету предшествовало 13 лет, исполненных неудачными попытками, да и самих авиаторов поначалу было четверо: один разбился насмерть при испытаниях, от другого жена ушла, третий и четвертый жили в состоянии непрерывного семейного скандала, -- такие вот жертвы небу.
Славы им досталось чуточку -- только эта заметка. Все обернулось как-то буднично и даже грубо. Председатель колхоза запретил летать над деревней -- не ровен час провода порвут. Потом прибыли из штаба ПВО и тоже запретили летать -- потому что нельзя. Мужички решили на все запреты наплевать -- и летали себе. Зря, что ли, 13 лет горбатились, друга схоронили, семьи разбили?
Вопрос в том, кому народ может доверить постройку самолета из забора. Точнее, так: кому окажет честь первостроителя.
Как известно, доверили эту честь Василь Иванычу и Петьке. Тем более что уникальный в военной науке опыт использования картошки вместо топографической карты у них уже есть.
А Фурманов просто завидовал!
-- Знаете, кто я? -- спросил меня сегодня Чапаев, и глаза у него заблестели наивно и таинственно. -- Я родился от дочери казанского губернатора и артиста-цыгана.
Дм. Фурманов, "Чапаев"

Понятно, что такой человек не мог родиться, как говорили в старину, "от честных родителей". Герои народных эпосов появляются или с неба, или, по меньшей мере, не как все прочие люди.
Нынче считается хорошим тоном не доверять Фурманову, но, по-моему, здесь больше иконоборчества, чем стремления к истине. К примеру, изобразил Петьку ординарцем -- а это "подай-принеси", -- в то время как Петр Семенович Кузнецов-Исаев вовсе не походил на краснощекого шалопая, а был командиром полка, правой рукой комдива, с которым они, кстати, ровесники.
По-моему, все нападки на роман объясняются не тем, что Фурманов кое-что перепутал. Это не мемуары и уж тем более не исторический роман. Читатели не поняли жанра: это книга-исповедь, написанная человеком, которого на протяжении всей его короткой жизни угнетал один-единственный вопрос: почему вся любовь достается не ему, а Чапаеву? "Многие были и храбрей его, и талантливей в деле руководства отрядами, сознательней политически, но имена этих "многих" забыты, а Чапаев живет и будет долго жить в народной молве..." Говоря об этих "многих", Фурманов-Клочков имеет в виду прежде всего себя. Писатель приходит к выводу: Чапаева породила масса, и любовь массы -- это подарок незаслуженный. Собственно, это драма любовного треугольника, в котором слава любит Чапаева и в котором комиссар -- грамотный и идейный -- оказывается третьим лишним. И, как всякий человек, обойденный более удачливым соперником, Фурманов нелеп. Но именно эта нелепость насыщает роман искренностью особого рода...
Д.А. немного приврал в описании боев и окружения комдива, но что касается самого Чапаева, то здесь автору можно доверять. В конце концов, иного Василь Иваныча, кроме нарисованного Фурмановым, у нас нет. Фурманов замышлял нечто поучительное, в духе времени, а все превратилось в бесконечный житейский эпос. Фурманов и сам стал одним из героев этого эпоса! Его амплуа -- "шибко грамотный"...
...А кому мать родна
...Лежу в окопах и все читаю... Про Чуркина атамана читал, Разина, Пугачева Емельку, про Ганнибала -- тоже читал, Гарибальду итальянского, самого Наполеона... Я, знаете, все больше люблю, чтобы человек воевать умел да сам себя не жалел, коли надо бывает...
Дм. Фурманов, "Чапаев"

Для нас никогда не был принципиальным вопрос: на чьей стороне воевал Чапаев? Он всегда воевал "за наших" -- за нас то есть, независимо от того, в какой цвет мы сами себя окрашивали. Нас очаровало в нем другое: Чапаев любил воевать! Война -- его призвание, профессия, страсть, его главный талант. В России, воевавшей на своем веку почти беспрерывно, такого человека не могли не полюбить. "Никакой враг против меня не устоит! -- заявлял он гордо и твердо. -- Гнать неприятеля по всему фронту! Передать, что я приказал! А кто осмелится поперек идти -- доставить в штаб ко мне. Я живо обучу, как ж...у назад держать надо!"
Как ни пугают нас ужасы войны, мужички все одно грезят сражениями. Как правило -- не воевавшие мужички. Лишь теперь, когда с годами отрезвишься от юной дури, можно честно сказать себе: мы хотели воевать только ради того, чтобы потом похвастаться всласть.
Но ведь это не означает, что пережитое теми, кто воевал, было сплошной хохмой, похвальбой -- а не трагедией.
Война -- всегда трагедия. Человек или целый народ, забывший напрочь о своей трагедии, рискуют снова нарваться на нее. Человек и народ, живущие только своей трагедией, могут стать опасными для окружающих. Механизм самосохранения, заложенный в каждом человеке и народе, выбирает нечто, позволяющее удержать равновесие между этими крайностями. И, по-моему, этим "нечто" стал Чапаев: его живучесть в народной памяти тому свидетельство.
Здесь следует оговориться: почти везде почитают героев, рыцарей без страха и упрека. Так что в этом пункте мы не оригинальны. Но герой -- это идеал. На него стремятся быть похожим. А мы вовсе не стремимся быть похожими на Чапаева, поскольку он -- это и есть мы. Василь Иваныч, конечно же, герой, но по мировым стандартам какой-то... нетипичный, что ли. Ни красоты, ни богатырской стати. Вот Рэмбо -- герой, супермен, он лучше людей. А Чапаев -- не лучше. Такой же в доску! Чушь говорят, будто в Чапаеве воплотилась мечта об истинно народном вожде. Он не вождь. Он -- бригадир. Все работяги страны мечтают о таком бригадире. "Я вам командир, но командир я только в строю. На воле я вам товарищ. Обедаю -- садись со мной обедать..."
Две стервы Пелагеи
...Ну, что же, змея зеленая, хоть и любил я тебя, а иди же ты, сука, на четыре стороны, не хочу я больше знать тебя в жизни. Детей же беру с собой...
Дм. Фурманов, "Чапаев"

"Романный" Чапаев в личной жизни был глубоко несчастен. Первая любовь Чапая -- девушка Настя. Вместе с ней и с шарманкой в обнимку 17-летний Василь Иваныч ходил по берегам русской реки с целью расширить кругозор и углубить знания о жизни. "Пойдем, говорю, Настя, по всей Волге ходить: я петь да шарманку вертеть, а ты плясать начнешь". И пошли..."
"Змея зеленая" и "сука" из предыдущей цитаты -- не Настя. С ней Чапаев был так счастлив, что это не могло не закончиться трагически. Умерла Настя. Он всегда помнил ее, помнил удивительно светло... "Змея зеленая" -- это жена Чапая: он женился незадолго до ухода в армию, и, пока воевал на империалистической, она ему изменяла... Больше в романе про личную жизнь комдива ни слова не сказано.
Реальный Василий Иванович Чапаев в личной жизни был еще несчастнее, чем в романе. На семейном фронте он терпел поражение за поражением. И ни одной победы.
У Чапаева было две жены -- и обе Пелагеи. Обе -- стервы. На первой Пелагее он женился по любви. Она бросила его с двумя детьми, ушла к человеку, который ради нее оставил прикованную к постели жену и семерых (!) ребятишек. (Все эти дети впоследствии жили в семье Чапаева.) На второй Пелагее он женился из чувства долга: она была вдовой его друга, Петра Камешперцева.
-- Она предательница! -- рассказывала Клавдия Васильевна Чапаева 80 лет спустя. -- Закрутила любовь с начальником артиллерийского склада Живоложиновым. Папа однажды приезжает домой, смотрит, а дверь в спальню закрыта. Он стучится, просит, чтобы жена открыла. А у нее -- этот Георгий. Чапаев кричит, и тут этот Живоложинов начинает стрелять через дверь. С папой были его бойцы, они обошли дом с другой стороны, разбили окно и давай палить из пулемета. Любовник выскочил из комнаты и стал стрелять из нагана. Мы с отцом чудом спаслись...
Далее все приобретает совсем уж исторический оборот.
-- После той стрельбы Пелагея поехала к Чапаеву мириться. Отец ее не принял. Уезжая, она увидела, что штаб оголен, бойцов мало. Недолго думая, мачеха завернулась к командованию белой армии. В ту же ночь на отца напали. Когда я это услышала... оцарапала Пелагее все лицо, начала кусаться...
Гражданская война -- это не только братоубийство, это вселенский свальный грех. Предательство не имеет границ, кодексов нет, и все дозволено. История с перестрелкой в спальне -- вполне в духе того вселенского свального греха.
Чапаев скверно переносил присутствие женщины в дивизии -- наверное, это был отголосок его сплошных поражений на семейном фронте. Он и не подозревал, что в другой свой жизни с женщинами станет у него получше. Народ помог. Но данный пласт фольклора придется обойти стороной ввиду его почти полной непечатности.
Цезарь -- это жеребец!
-- Был бы ты философ, -- сказал Чапаев, -- я б тебя выше, чем навоз в конюшне чистить, не поставил.
В. Пелевин, "Чапаев и Пустота"

Из всего сонма анекдотов про Чапаева и К| выделяется целый пласт об их безграмотности. Они все время куда-нибудь поступают -- в разные институты, академии -- и неизменно проваливаются.
"-- Василь Иваныч, на чем срезался-то?
-- На высшей математике, Петька. Спрашивает меня профессор: сколь будет 0,5 плюс 0,5? Нутром чувствую, что литр, а как математически выразить -- не знаю".
Причем безграмотность -- не от тупости и дремучести. Экзамены принимают городские люди, профессора, интеллигенция, а Чапаев с Петькой -- деревня. Они не понимают друг друга, хотя каждый говорит о вещах, которые кажутся элементарными. Смех возникает из несходства городского и деревенского миров...
В другом анекдоте срезался на экзамене Петька.
"-- Спросили меня, Василь Иваныч, кто такой Цезарь. Я им, мол, жеребец наш из второго эскадрона! А они, мол, неправильно!
-- Верно сказали, Петька. Я ведь его перед твоим отъездом в четвертый эскадрон перевел! А еще на чем?
-- На математике, Василь Иваныч! Спрашивают, мол, напиши им формулу квадратного трехчлена... А я его, Василь Иваныч, даже представить себе не могу!"
Может, в XXI веке Россия и станет городской страной. А пока в нас еще сильны повадки деревни. Наши городские жители в большинстве своем бывшие крестьяне, массами хлынувшие из деревень после хрущевочной "воли": лишь только мы, их дети, родившиеся в городах, можем назвать себя горожанами.
Чапаев лег в нашу душу, потому что он свой, деревенский. Мы сразу узнали в нем себя -- всего лишь по нескольким чертам, которые принципиально отличали деревенский мир от городского. Это, прежде всего, странное сочетание наивности с недоверчивостью.
Мужицкий скепсис -- это здравомыслие. Горожанин обитает среди миллиона условностей, отрывающих его от истинной природы вещей -- о которой он не особенно-то задумывается. Он не запасает на зиму дрова, моется под душем и платит деньги, чтобы справить нужду в общественном туалете. Конечно, горожанин знает, что хлеб происходит не из булочной, а выращивается на земле; но если по-честному, то булочная для него реальность, а земля -- туманная абстракция. Крестьянин свой хлеб получает из первых -- из своих же -- рук; а к горожанину его законный кусок доходит через тысячи и тысячи рук. И поэтому крестьянин привык доверять вещам очевидным и верить тому, что видят его глаза.
Мужицкий скепсис, крестьянское здравомыслие не раз помогали Чапаеву побеждать.
Кстати, у анекдотов про экзамены есть историческая основа: Чапаев учился в военной академии. Правда, недолго -- "два месяца болтался, как хрен во щах".
На вопрос профессора Печкина, знает ли он, где находится Рейн (по другой версии -- По), Чапаев, разозлившись, рубанул: "А сам-то ты знаешь Солянку-реку?" Профессор не знал -- а значит, и не стоило время тратить на пустые разговоры: Чапаев из академии смылся. В конце концов, Цезарь -- это жеребец четвертого эскадрона, а если в Древнем Риме был у него однофамилец, то к живому делу это не имеет никакого отношения.
...По-моему, настоящая совесть нации -- это совокупность всех совестливых людей страны. Кстати, Василию Ивановичу Чапаеву -- ни романному, ни анекдотическому, ни реальному -- это чувство не изменяло никогда.
"-- Слышь, Василь Иваныч, а давай беляка первачом напоим, а утром опохмелиться не дадим!
-- Совесть у тебя есть, Петька? Мы что, фашисты, что ли?"
Александр ГРИГОРЕНКО

А Чапаев-то не утонул...
Народ упорно не хотел признавать смерть комдива в водах Урала. О том, что Чапаев жив, говорили многие. И говорят до сих пор!
"Я боялся попасть в дурдом"
В августе 1941 года после "текущего ремонта" в саратовском госпитале № 1305 меня выписали в пугачевский батальон выздоравливающих (п/я 3610, 72-й зап. полк).
Пугачев -- это маленький степной городишко на берегу речки Иргиз, притока Волги. В нем в период гражданской войны какое-то время размещались чапаевцы. В крестьянской избе, где квартировал легендарный комдив, действовал музей. Заведовал им местный житель, в прошлом чапаевец -- один из бойцов комендантского взвода. Он охотно показывал нам экспонаты. Самыми ценными были личные вещи Чапаева: бурка, папаха, гимнастерка, шашка и расческа.
-- Жалко, что Василий Иванович утонул, -- произнес мой напарник и мечтательно добавил: -- Сейчас бы он наверняка громил немцев...
-- А он не утонул! -- резко возразил директор-чапаевец. -- Это бездоказательная брехня!.. Трое моих товарищей из комендантского взвода под прикрытием группы мадьяр-интернационалистов довели Чапаева до Урала. И благополучно переправили! Потом я случайно повстречался с одним из них в Саратове. Он рассказал, что Василий Иванович отправил их в боевую часть, а сам взял курс на Самару, к самому Фрунзе, за наказанием...
Между прочим, версия пугачевского музейного работника подкрепляется документальной повестью дочери Чапаева Клавдии Васильевны, написанной в 1987 году. Более того, сотрудники музея располагают документами, которые свидетельствуют о том, что после разгрома штаба дивизии в Лбищенске Чапаева видели на берегу речки Урал...
"Вместо тебя воюет легенда"
В 1998 году неожиданно объявился новый свидетель -- А.С. Онянов из поселка Тогур в Томской области. Он уверял, что в декабре 1969 года случайно повстречался со своим комдивом. Василий Иванович выглядел сильно постаревшим, но имел прежний тембр голоса и осанку. Был энергичным, но... без обоих глаз. Вот что поведал живой Чапаев сослуживцу.
...Когда казаки окружили Лбищенск, сразу же погибло много чапаевцев. Василий Иванович приказал оставшимся в живых выбираться мелкими группами. Сам, взяв трех бойцов из комендантского взвода, переправился через Урал. А потом Василий Иванович направился в Самару, в штаб фронта к Фрунзе. Шел через степь, дальше проселками. Голодал, мок под дождем со снегом. В пути заболел, около трех недель пролежал на лавке в крестьянской хате. В Самару попал через два месяца. Хотел пройти в штабной офис, но часовой преградил дорогу:
-- Все знают, что Чапай погиб. Отваливай отсюда!
На крыльце он столкнулся с Фрунзе. Командующий фронтом заявил:
-- Рад бы тебя снова принять на службу, но все знают, что ты мертв. Вместо тебя теперь живет и воюет легенда.
Фрунзе просил ВЧК по справедливости решить судьбу комдива. Больше года Чапаев находился под домашним арестом -- в Москве решали, что с ним делать.
Оказалось, что партии выгоднее не воскрешать его. Мертвый Чапаев был полезней для воспитания молодежи. В начале 1927 года его выслали в Архангельскую область под вымышленной фамилией. Там он плотничал. Да, видимо, проговорился. В 1934 году его взяли на Лубянку и посадили в одиночку. В 1937 году его лишили зрения, а после смерти Сталина поместили в дом инвалидов, сказав, что теперь никто не поверит, что он Чапаев.
Василий СИТЯЕВ,
действительный член историко-родословного общества Москвы

0 коммент.:

Отправить комментарий